Статья: Благодать старчества

Юрий Васильевич Крестников, Историк. Специализация: история русского монашества.

В просторечии старцем зачастую называют каждого человека, умудрённого житейским опытом, но в православной аскетике понятие старчества наполняется глубоким, таинственным смыслом, ибо старцами здесь называют подвижников, которые за своё богоугодное житие сподобились от Господа благодатных даров Духа Святого: дара духовного рассуждения, прозорливости, исцелений и чудотворений.

Святые отцы определяли старчество как искреннее духовное отношение духовных детей к своему духовному отцу или старцу.

Монашество и его цели

Сегодня нет нужды писать о роли и месте Православия в истории Российского государства. Для каждого христианина, да и вообще образованного и непредубеждённого человека эти два понятия — «история русской Православной Церкви» и «история России» — являются практически тождественными.

Знаем мы и о значении монашества в деле созидания русской духовной культуры. Монашество — цвет православного христианства. Но цветом самого монашества, лучшим его выражением являлось старчество. Благодатное старчество — одно из высочайших достижений духовной жизни Церкви, это — венец её духовных подвигов. Ещё в середине XIX русский мыслитель И.В.Киреевский утверждал: чтобы узнать основательно дух христианства, необходимо познакомиться с монашеством, и в этом случае лучше Оптиной пустыни не найти, ибо здесь процветает старчество. Что же такое — старчество, и в чём его сущность? Вопрос отнюдь не праздный, если мы желаем хотя бы приблизиться к пониманию того, каким духовным сокровищем мы обладаем. Справедливее было бы сказать — пренебрегаем...

Библия повествует о бывшем когда-то единении человека с Богом, о райском блаженстве человека. Нарушителем этого союза и блаженства был сам человек, пожелавший быть «яко бози». Тройственная похоть человека: похоть плоти, похоть очей и гордость (1 Ин. 2, 16) — породила грех; а грех породил смерть (Иак. 1, 14–15). Нарушение единства с Богом совпадало с нарушением единства человека в самом себе: благая воля человеческая уклонилась ко злу... Отсюда и раздвоенность человеческого существа. «Если бы не было падения, не было бы и разделения» (Св. Григорий Богослов). Любя Своё создание, Бог удаляет от себя людей, ибо в них вошёл грех, нечистота. А всё нечистое попаляется божественным огнём.

С этого времени искра божества, оставшаяся в человеке, будет напоминать ему о потерянном блаженстве и побуждать снова искать его везде и всячески. Плач человеческой души, смутное, как сновидение, воспоминание о потерянном рае у церковных писателей сравнивается с сетованием о блуждании невесты, ищущей своего жениха, которому она изменила. Эта невеста, смутно припоминая своё прежнее блаженство в чертогах жениха, попав на мрачную и душную землю, с мучением и тоской ищет потерянное.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

(М.Ю.Лермонтов)

И вот после долгих тысячелетних поисков блуждающей невесты, после всех её безуспешных трудов и вопрошаний, вдруг раздался по всей вселенной эхом разнесённый кроткий, любящий, всех призывающий глас: «Придите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою Вы» (Мф. 11, 28) «Потерянное вами царство приблизилось. Покайтесь и веруйте в Евангелие, и где нахожусь, там и вы будете... Аз путь истина и живот...» (Мф. 4, 17; Ин. 14, 3 и 6). Этот глас исходит от Самог'о искомого и необретаемого жениха — Христа; Он сжалился над заблудшею невестой Своей, и Сам пришёл взыскать погибшую.

Пришествием Христа, Его страданиями и крестной смертью единение с Богом восстановлено. Загадка жизни разрешена: человеку указана высочайшая цель — единение с Богом и путь к Боговмещению — путь Богоуподобления, самосовершенствования. Не в земных благах, а внутри самого человека, в его чистой совести, в победе духа над плотью, по указанию Спасителя нужно искать несравнимое с земными сокровищами — царствие Божие. «Царство моё, — говорит Спаситель, — не от мира сего (Ин. 18, 36)... се бо царствие Божие внутри нас есть» (Лк. 17, 21). «Лествица царства небесного, — говорит Св. Исаак Сирин, — внутри тебя сокровенна [сокрыта] в душе твоей. Потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь клеть небесную, потому что та и другая одно и то же, и входя в одну, видишь обе».

Итак, путь Богоуподобления — исполнение заповедей Господних. Стремление же наиболее последовательно воплотить их в жизнь, преодолев свою грешную природу, взойти к Первообразу, привело человека к идее иноческого, монашеского бытия. Конечно, у монахов и у мирян при различном внешнем устроении одна и та же цель — быть истинными христианами; требования для этого от тех и других одинаковы, ибо «един Господь, едина вера, едино крещение» (Еф. 4, 5). Но как говорил Прп. Иоанн Лествичник: «Свет монахам — Ангелы, а свет для мирских — монашеское житие».

Однако, и само монашество ещё не гарантия спасения. Главная христианская заповедь гласит: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею крепостию твоею» (Мк. 12, 29–30). Сам Господь говорит: «Сия есть первая и наибольшая заповедь» (Мф. 22, 38). Но чтобы так возлюбить Бога, нужно уничтожить, «отсечь» все помыслы, отвлекающие человека от этой любви. А война с собственными помыслами трудна и опасна, за каждым из них стоит хитрый и опасный враг, способный обмануть и повести по стезе погибели. «Новоначальный» инок будет думать, что идёт по ведущей в небо «лествице», а на самом деле спускаться по ступенькам вниз. Поэтому, не полагаясь самого на себя, лучше выбрать наставника — старца.

Что такое старчество?

Святые отцы определяли старчество как искреннее духовное отношение духовных детей к своему духовному отцу или старцу. Среди признаков такого искреннего духовного отношения они называли:

1) полную веру к своему наставнику;

2) неисполнение ни в чём своей воли, отсечение своей воли и непрекословие;

3) совершенное и чистое исповедание грехов и тайн сердечных.

Старчество как способ духовного руководства основывается прежде всего на Священном Писании. Послушание и смирение Сына Божьего присуще Самому Божественному Триединству. Иисус Христос говорил своим ученикам: «Я сошёл с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю Пославшего Меня» (Ин. 6, 38). «Моё учение — не Моё, но Пославшего Меня» (Ин. 7, 16).

Согласно религиозным воззрениям старцев, которые опираются на учение Св. Дионисия Ареопагита, дух послушания свойствен всему созданию. Отец — единственный Творец всего видимого и невидимого, образующего ступенчатую иерархию. И земной «воинствующей» Церкви свойствен, как краеугольный камень, дух иерархического порядка. Как овцы не могут быть без пастуха, так и каждый, кто хочет спастись, на пути своего спасения должен иметь руководителя, постоянная помощь и постоянное присутствие которого облегчат и обеспечат ему правильное восхождение по лествице в Царство Небесное.

Даже величайшие из подвижников: Антоний Великий, Макарий Египетский, Пахомий Великий — в своём духовном возрастании советовались и покорялись наставникам. Они, как выразился Св. Афанасий Великий об Антонии Великом, как мудрые пчёлы собирали себе духовный мёд у других подвижников, слагая его в своё сердце, как в улей. «И спрашивать у других Св. Антоний считал столь спасительным делом, что и потом сам — учитель всех, он обращался с вопросами к какому-либо преуспевающему ученику своему. Так, когда он, получив от императора Констанция приглашение прибыть в Константинополь, спросил у ученика своего Павла Препростого: идти ему или нет? И после того как Павел сказал ему: если пойдёшь, будешь Антоний, а если нет — будешь авва Антоний, он остался» (Добротолюбие).

Обосновывая необходимость духовного водительства, Св. Василий Великий писал: «Всего труднее знать и врачевать себя самого, потому что людям прирождено самолюбие, и каждый по пристрастию к самому себе превращает истинный суд».

Путь старческого окормления (руководства) во все века христианства был признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надёжным и удобнейшим из всех, какие были известны. Св. Кассиан Римлянин говорил: «Невозможно впасть в бесовскую прелесть [иллюзию] тому, кто живёт не по своему хотению и разумению, а по наставлению старцев». Отказ от своей воли — не стеснение свободы, а стеснение чисто животного, плотского человеческого произвола ради подлинной свободы — свободы от греха.

Огромное значение духовного отношения к старцам видно из примера, приводимого Прп. Фёдором Студитом.

Один старец неоднократно приказывал своему ученику исполнить некоторое дело, но тот всё откладывал. Недовольный этим старец в негодовании наложил на ученика запрещение не вкушать хлеба, пока не исполнит порученного дела. Когда ученик пошёл, чтобы всё же исполнить повеление, старец скоропостижно скончался. После его смерти ученик желал получить разрешение от наложенного на него запрещения. Но никто не смог этого сделать. Наконец ученик обратился со своей просьбой к Константинопольскому Патриарху Герману, который для рассмотрения этого дела собрал других архиереев. Но ни Патриарх, ни собор не нашли возможным разрешить епитимью старца, о котором даже не известно, имел ли он степень священства. А посему ученик до смерти вынужден был питаться одними овощами.

В Прологе под 15-м октября повествуется:

В одном скиту был монах, который в продолжение многих лет был послушен своему старцу, но однажды по зависти бесовской отпал от послушания и самовольно покинул его. Придя в Александрию, он был схвачен местным князем. Его принуждали отречься от Христа, но он остался непоколебим в твёрдом исповедании веры, был мучен и предан смерти. Местные христиане взяли тело нового мученика, положили в раку [гробницу канонизированного святого] и поставили в храме, но во время каждой Литургии, когда диакон возглашал: «Елицы оглашеннии изыдите», — рака с телом мученика невидимой силой выносилась на паперть, а по окончании Литургии опять поставлялась в храме. Один александрийский вельможа молился о разрешении недоумения, и ему было открыто в видении, что замученный монах был учеником такого-то старца, и за непослушание был связан от него, а как связанный запрещением старца не может оставаться при совершении Божественной Литургии, хотя как мученик и получил венец мученический. Тогда же был отыскан старец, который пришёл в Александрию и разрешил связанного от запрещения. С этого времени рака уже не трогалась со своего места.

Начиная с принятия христианства монашеский образ жизни стал для верующего человека Древней Руси высочайшей целью, позволяющей преодолеть земные блуждания. В подвижнике русские люди видели жизненный идеал, пример деятельного христианства. Ведь без приложения на практике истины Евангелия так и остаются отвлечёнными. Имея перед собой живой пример, каждый чувствовал в себе возможность когда-нибудь стать монахом, аскетом. Идея личного спасения господствовала в древне-русском, как, впрочем, во всей русской эсхатологии. Святой был прежде всего идеалом христианской жизни, образом, иконой, поднимаясь к этому состоянию через Церковь.

История старчества

Старчество стоит в тесной связи с историей монастырской жизни в России. Оно было явлением, вытекающим из исторического развития аскетики и мистики Восточной церкви. Уже в Киевский период высокая духовная культура монашеского жития породила целый сонм преподобных отцев-старцев, повести о жизни и подвигах которых не утратили своё высокое духовное содержание до наших дней. Широкое распространение старчества в России произошло в конце XV в. благодаря аскетическим и мистическим творениям Прп. Нила Сорского и его учеников, так называемых заволжских старцев. Разрушение «симфонии властей» (а в 1619–1633 гг. высшие духовная и светская власти и вовсе соединялись в одном человеке — Патриархе Филарете Романове) привело в XVIII в. к оскудению старчества. Сказались и грубый диктат государственной власти и откровенное гонение на монашествующих. Одной из форм протеста против антимонастырской политики государства и стало бегство во «внутреннюю пустыню» в пределах России. В качестве такой пустыни выступали леса: новгородские, тверские, вологодские и особенно брянские, рославльские и жиздринские.

Уходили иноки и в молдавские скиты; здесь, в Молдавии, подвизался Прп. Паисий Величковский. Серьёзная переводческая деятельность принесла ему славу восстановления древних монашеских традиций и «титул» великого старца, которым до него был увенчан лишь Прп. Нил Сорский. Переводы Прп. Паисия (в частности, «Слов» Св. Исаака Сирина) Святитель Филарет (Дроздов), сам выдающийся переводчик, считал более совершенными, нежели те, которые были сделаны в Московской Духовной Академии. Прп. Паисию во многом принадлежит заслуга возрождения старчества, его роли в жизни монахов и мирян. В XIX в. старчество в России достигло наивысшего расцвета.

Старец — один из старших монахов, прошедший тяжёлый путь самоотречения и взявший под своё духовное руководство молодых монахов и мирян. Старец есть сердце всех верующих сердец, получающих от него совет. Старец есть воля к религиозному и общественному совершенству этих верующих сердец.

В монастыре старец обычно не занимал никакой должности; он — духовный вождь и советник. Вокруг него группировались в монастыре его ученики, и он смиренно и ответственно брал на себя эту тяжёлую обязанность. Ученик, как правило, сам избирал того старца, которого хотел. И часто случалось так, что человек, желавший поговорить со старцем только по одному вопросу, оставался под его руководством на всю жизнь и даже принимал монашество.

Проходя путь Иисусовой молитвы, старцы постоянно пребывали в покаянно-молитвенном состоянии. Они видели грехи даже в тончайших помыслах и движениях сердца, поэтому все благодатные дары — прозорливости и чудотворений — прикрывали глубочайшим смирением. Через старцев приходящим к ним людям открывалась воля Божия, почему так важно было неукоснительно следовать старческим наставлениям, какими бы парадоксальными они ни казались. Старец мог вместить душу пришедшего к нему за советом богомольца в свою душу и вести его ко спасению. Находившийся сам под руководством Оптинского старца Макария И. В. Киреевский писал: «Существеннее всяких книг и всякого мышления найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты бы мог сообщить каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение Св. отцев. Такие старцы, слава Богу, есть ещё на Руси!»

То над чем учёный-книжник мог корпеть годами, старец прозревал духовными очами в молитвенном бдении. Вот почему, к примеру, Митрополит Петербургский Гавриил (конец XVIII в.) перевод аскетических творений, сделанный профессорами академий, поручал исправлять старцам. «Они, — говорил он переводчиками, — хотя и не знают так, как вы, греческого языка, но лучше вас знают из опыта духовные истины, непостигаемые только одним книжным учением, и поэтому правильнее вас могут понимать смысл наставлений, содержащихся в этих книгах».

Сталкивалось старчество и с непониманием. В начале XIX в. его порой воспринимали как некое новшество. Так, на запрещение принимать приходящих за советом мирских посетителей старец Леонид Оптинский (в схиме — Лев) ответил: «Пою Богу моему дондеже [доколе] есмь (Пс. 145, 2)... Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костёр разведите, хоть на огонь поставьте, я буду тот же Леонид. Я к себе никого не зову, а кто приходит ко мне, тех гнать не могу от себя. Особенно в простонародии многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие душевные нужды?»

Не было старчество и иерархической степенью в Церкви, ибо «Дух дышит, идеже хощет». Старцем мог быть монах без всяких духовных степеней, какими были, например, о. Варнава Гефсиманский или о. Зосима Верховский. Но старцем мог быть и архиерей, например, митрополит Филарет (Дроздов) или приходский священник — Св. Иоанн Кронштадский. Наконец, старчествовать могла и женщина, как например, блаженная Пелагея Ивановна, во Христе юродивая Дивеевская. Без её совета ничего не делалось в этом женском монастыре.

Первую попытку дать в художественной форме образ старца мы видим в образе старца Зосимы в романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». В основу образа легли глубокие впечатления писателя от посещения им Оптиной пустыни и знакомства с её великим старцем Прп. Амвросием. Визит писателя в Оптину не был случайным. Именно в этой обители старчество достигло наивысшего расцвета.

Простота, крепости, смирение были отличительными признаками оптинского монашества. Младшая братия старалась всячески смиряться не только перед старшими, но и перед равными, боясь даже взглядом оскорбить другого, и при малейшем поводе немедленно просили друг у друга прощения. После знакомства с монастырём Н. В. Гоголь писал:

«Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. Это слышится в самом наружном служении, хотя и не может объяснить себе, почему. Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует всё небесное. Я на расспрашивал, кто из них как живёт: их лица сказывали сами всё. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхождения; ...За несколько вёрст, подъезжая к обители, уже слышится благоухание, всё становится приветливее, поклоны ниже и участия к человеку больше...»

(Из письма к А. П. Толстому)

Таково было состояние обители, когда осенью 1839 года в число её братства поступил молодой, блестяще образованный преподаватель духовного училища А. М. Гренков, ставший впоследствии величайшим из оптинских старцев.

Преподобный Амвросий Оптинский

Прп. Амвросий (в миру Александр Михайлович Гренков) родился 23 ноября 1812 года в с. Б. Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря. Дед Александра был священником этого села. Александр был шестым среди восьми детей. В детстве он был бойким, веселым, озорным и смышленым мальчиком. В строго патриархальной семье озорство, даже детское, не поощрялось — и даже его мать явно отдавала предпочтение более спокойным братьям Александра.

В Духовном училище, а затем в семинарии Александр показывал исключительные способности. Учение давалось ему словно играючи. В 1836 году, окончив курс наук, он сначала служил домашним учителем, а потом поступил наставником в Липецкое Духовное училище.

Вскоре он тяжело заболел. Надежды на выздоровление почти не было, и он дал обет в случае выздоровления уйти в монастырь. Хотя он и выздоровел, но внутренняя борьба продолжалась в нем еще долго. По своей природе он был веселым, жизнерадостным человеком, душою общества. Сам старец рассказывал об этом периоде жизни:

«После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался покончить с миром... Придешь домой от знакомых — на душе неспокойно, и подумаешь: ну, теперь уж кончено навсегда, совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости и опять наболтаешь. И так я мучился...»

Для душевного облегчения он стал уединяться по ночам и молиться, но это вызвало насмешки товарищей.

Летом 1839 года по дороге на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру, Александр вместе с другом заехали в Троекурово к известному затворнику о. Илариону. Святой подвижник принял молодых людей отечески и дал Александру вполне определенное указание: «Иди в Оптину, ты там нужен».

Вернувшись в Липецк, Александр продолжал «жаться». И все же после одного вечера в гостях, когда он был особенно в ударе и смешил всех присутствующих до упаду — его решимость созрела. Вспомнил он свои давние обет и молитвы, горение духа в Троицкой Лавре, но и шаткость своих намерений. И тогда Александр решил бежать в Оптину тайно от всех, опасаясь, что уговоры родных поколеблют его решимость.

Уже будучи в Оптиной, Александр доложил о своем намерении стать монахом Тамбовскому архиерею.

Все качества Александра: общительность, остроумие, способность все схватывать на лету — впоследствии не исчезли в нем, но, по мере его духовного возрастания, преображались, одухотворялись, проникались Божией благодатью, давая ему возможность, подобно апостолу, стать «всем вся», чтобы приобрести многих.

Прибыв в Оптину, Александр застал при жизни самый цвет ее монашества, таких ее столпов, как игумен Моисей, старцы Лев и Макарий. Начальником скита был равный им по духовной высоте игумен Антоний. Кроме них среди братии было немало выдающихся подвижников: архим. Мельхиседек, древний старец, в свое время удостоенный бесед со Св. Тихоном Задонским; флотский иеромонах Геннадий, подвижник, бывший духовником Императора Александра I; прозорливый иеродиакон Мефодий, лежавший 20 лет на одре болезни; бывший Валаамский игумен Варлаам, имевший дар слез и добродетель крайнего нестяжания.

В январе 1840 года Александр из гостиницы перешел на жительство в монастырь. Некоторое время он был келейником старца Льва и его чтецом. Работал на хлебне, варил дрожжи, пек булки. Старец Лев особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Из воспитательных побуждений постоянно испытывал его смирение: делал вид, что гневается на него и даже дал прозвище «химера». Но за глаза про него говорил: «Великий будет человек».

Перед смертью старец Лев призвал старца Макария и сказал ему: «Вот человек больно ютится к нам, старцам... передаю тебе его из полы в полу, владей им как знаешь». Так Александр стал келейником старца Макария. В 1842 году он был пострижен в мантию и наречен Амвросием (память 7 декабря). А в 1845 году Амвросий отправился в Калугу для рукоположения в иеромонаха. В пути он сильно простудился, простуда дала осложнение на внутренние органы и с этих пор старец уже никогда не мог поправиться по-настоящему. В 1846 году после очередного приступа болезни старец был вынужден выйти за штат и стал числиться на иждивении обители. С тех пор он уже не мог совершать Литургии, еле передвигался, страдал от испарины, не выносил холода и сквозняков. Пищу употреблял жидкую, ел очень мало.

Несмотря на болезнь Прп. Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца. Теперь на него была возложена переводческая работа и приготовление к изданию святоотеческих книг. Еще при жизни Прп. Макария и с его благословения некоторые из братии приходили к старцу Амвросию для откровения помыслов. Как в свое время старец Лев называл Макария святым, так и старец Макарий в последние годы жизни относился к Прп. Амвросию. Но это не мешало ему подвергать преподобного ударам по самолюбию, воспитывая в нем строгого подвижника смирения и терпения. Когда однажды за старца Амвросия заступились: «Батюшка, он человек больной!» — старец Макарий ответил: «А я разве хуже тебя это знаю? Но ведь выговоры и замечания монаху — это щеточки, которыми стирается греховная пыль с его души, а без сего монах заржавеет».

Прп. Макарий сближал старца Амвросия и со своими мирскими духовными чадами. Видя его беседующим с ними, старец Макарий иногда шутливо говорил: «Посмотрите-ка! Амвросий-то у меня хлеб отнимает». Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника. Когда же Прп. Макарий отошел в вечность, обстоятельства сложились так, что его место занял Прп. Амвросий.

День старца складывался так. Для слушания утреннего правила поначалу он вставал в 4 часа утра, звонил в звонок, на который являлись келейники и прочитывали утренние молитвы, 12 избранных псалмов и Первый час, после чего он пребывал наедине в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, старец слушал часы: Третий, Шестой и, смотря по дню, канон с акафистом Спасителю или Божией Матери, каковые он выслушивал стоя. После молитвы и чаепития начинался трудовой день с небольшим перерывом в обеденное время. Пища съедалась Преподобным в таком количестве, которое дается трехлетнему ребенку. Затем труд до глубокого вечера. Несмотря на крайние бессилие и болезненность свой день Преподобный всегда завершал вечерним молитвенным правилом. От целодневных докладов келейники, вводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал почти без чувств.

Через два года здоровье старца так ослабело, что он уже не мог ходить в храм и должен был причащаться в келье. В 1868 году состояние его было таким тяжелым, что стали терять надежду на поправление. Была привезена чудотворная икона Божией Матери «Калужская». После молебна и келейного бдения, а затем соборования здоровье старца поддалось лечению, но крайняя слабость не оставляла его всю жизнь. И при этом старец принимал до тысячи (!) человек в день, отвечал на десятки писем. На нем сбывались слова: «Слава Божия в немощи совершается». Здесь явно присутствовала и содействовала животворящая Божественная Благодать. Это умирание для ближних продолжалось долгие годы, и он, сам стоявший на пороге гроба, духовно воскрешал духовных мертвецов, приходивших к нему за советом со всей России. Только избранный сосуд Божий мог осуществлять такой гигантский труд. Его необыкновенная прозорливость — это живое общение с Богом, дар пророческий. Вот как об этом писала одна из его духовных дочерей:

«...Как легко на душе, когда сидишь в этой тесной и душной хибарке, и как светло кажется при ее таинственном полусвете. Сколько людей перебывало здесь! ...Ни звание человека, ни состояние не имели никакого значения его глазах. Ему нужна была только душа человека, которая настолько была дорога для него, что он, забывая себя, всеми силами старался спасти ее... В продолжении 10-15 минут беседы решался не просто какой-то вопрос: в это время Преподобный вмещал в своем сердце всего человека — со всеми его привязанностями, желаниями — всем его миром внутренним и внешним. Из его слов и его указаний было видно, что он любит не одного того, с кем говорит, но и всех любимых этим человеком, его жизнь, все, что ему дорого... Слово старца было со властью, основанной на близости к Богу, давшего ему всезнание. Это было пророческое служение».

Незнакомый человек мог прийти и молчать, а старец уже знал и его жизнь и обстоятельства, приведшие его к старцу. Иногда по его природной живости это знание обнаруживалось, что приводило старца в смущение. Однажды молодой человек из мещан пришел к нему с перевязанной рукой: «Болит, шибко болит!» Старец перебил его: «И будет болеть, зачем ты мать обидел!?» Но сразу смутился и перешел на вопросы: «Ты ведешь-то себя хорошо? Хороший ли ты сын?» Из разговора выяснилось, что посетитель в ссоре ударил свою мать.

Невозможно перечислить все исцеления, совершенные по молитвам старца. Эти исцеления он всячески прикрывал. Иногда он как бы в шутку стукнет рукой по голове — и болезнь проходит. Так, однажды чтец, читавший молитвы, страдал зубной болью. Вдруг старец ударил его. Присутствующие подумали, что чтец, наверно, допустил ошибку в чтении. А у того прекратилась зубная боль. Зная такую привычку старца, некоторые сельские бабы обращались к нему: «Батюшка Абросим! Побей меня, у меня голова болит». Сохранилось множество рассказов тех лиц, которые сподобились видеть старца в состоянии благодатного озарения. Но далеко не всем давалось видеть Преподобного в ореоле его святости. Для этого требовалась духовная восприимчивость.

Старец очень не любил, когда ему прямо говорили, что «он исцелил». Так, однажды к старцу приехала одна особа, страдавшая горлом. Она не могла принимать пищи, и врачи признали ее положение безнадежным. Одна знакомая ей монахиня привезла ее к старцу и, обратившись к нему, сказала: «Батюшка, исцелите ее». Старец сильно разгневался и выгнал монахиню, больной же велел взять масла из лампадки, помазать горло, говоря: «Царица Небесная тебя исцелит». Исполнив с верою приказание старца, больная почувствовала облегчение, а вскоре совершенно выздоровела.

Оптина и интеллигенция

Славе Оптиной пустыни способствовал то обстоятельство, что в эту обитель потянулась российская интеллигенция, ища ответы на «проклятые» вопросы современности. И. В. Киреевский был первым писателем, обращавшимся к старцу. Если же мы вспомним Гоголя, Достоевского, Л. К. Толстого, К. Леонтьева, В. Соловьева, Л. Толстого, С. Нилуса, Е. Поселянина, М. Пришвина, А. Ахматову, то поймем, что какое значение имело старчество для оплодотворения творческого русского духа.

Однажды в одной из своих статей В. Кожинов предложил читателям провести нечто вроде эксперимента:

«Посмотрите на карту Европейской России и найдите на ней какую-либо точку в трехстах пятидесяти километрах к Югу от Москвы. Ну, скажем, селение Богодухово на реке Неручь (приток Зуши, впадающей в Оку). Если взять его в качестве центра центра некоего круга с радиусом 150-200 километров, окажется, что эта совсем малая часть нашей страны (всего каких-нибудь три процента площади Европейской России!) породило поистине великую плеяду художников слова, имена которых: Тютчев, Кольцов, А. К. Толстой, Тургенев, Полонский, Фет, Никитин, Л. Толстой, Лесков, Бунин, Есенин...»

Позднее В. Криволапов в очерке «Оптина пустынь» развил эту мысль:

«...дополним это интересное наблюдение ...внутри той же самой окружности (быть может, несколько большего диаметра) окажутся все «старческие» обители, за исключением Саровской пустыни. Случайное совпадение?...»

Вопрос автора очерка, конечно, риторический.

Сегодня в России происходит трудный процесс духовного возрождения. Восстанавливаются тысячи храмов и сотни монастырей. Возродится ли старчество, ведомо лишь Господу. А нам всем осталось великое духовное наследие, достойными которого мы обязаны быть. И еще: осталась, как завет, молитва Оптинских старцев:

Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какия бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами.

Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.

Материал подготовлен к публикации М.А.Голубом.

***

Свято-Введенская Оптина пустынь — действующий мужской монастырь. Основан ок. XV в. близ Козельска, на правом берегу р. Жиздры. В начале XIX века стал центром возрождавшегося в России старчества. В 1996 году 13 великих оптинских старцев причислены к лику святых. Прп. (преподобный, то есть в высшей степени подобный Богу, так традиционно называют монахов, причисленных к лику святых) Амвросий Оптинский был канонизирован ещё раньше, в 1988 году.

Эсхатология (греч.) — учение о конечных судьбах мира и человека, опирающееся на общехристианское учение о втором пришествии Иисуса Христа, Страшном Суде и конце света.

Епитимья (греч.) — церковное наказание, налагаемое духовником на раскаявшегося грешника (усиленный пост, милостыня, продолжительная молитва и т. п.).

С первых веков Церкви установлено три степени священства: епископ, священник, диакон. Первый совершает все семь христианских таинств (причащение, крещение, священство, покаяние, миропомазание, брак, елеосвящение), второй — все, кроме рукоположения (священства); третий — лишь помогает при совершении таинств. По мере усложнения церковной иерархии возникли различные виды епископского служения: архиепископ, митрополит, патриарх — все они относятся к архиереям.

Схима — высшая степень монашества; отличается принятием более суровых обетов; как правило, сопровождается сменой имени.

Иисусова молитва — одна из основных христианских молитв. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного (грешную)!» Краткая форма: «Господи, помилуй!»

Юродство — особый вид христианского подвига. Аскетическое попрание тщеславия; внешне выражается в притворном безумии или безнравственности с целью поношения от людей. Почти все юродивые обладали пророческим даром. Прозрение духовных очей является наградой за попрание человеческого разума подобно тому, как дар исцелений почти всегда связан с аскезой тела, с властью над материей собственной плоти.