Реферат: Савва Морозов - предприниматель

Сегодня понятие «новые русские» уже даже в анекдотах стало забываться. А несколько лет назад оно было для одних некой визитной карточкой, для других – обидно-оскорбительным. Потому что в понимании тех, кто под понятие не подходил, эта категория являло собой образец бездуховности богачей-самодуров.

Легендарный московский предприниматель Савва Тимофеевич Морозов изо всех сил пытался стать новым русским в его собственном, морозовском понимании.

В литературе дается такое определение понятия ‘’предприниматель’’: это человек ‘’с деловой хваткой и энергией, со специфической системой ценностей, культурой отношений и этикой’’. Российское предпринимательство имело свои деловые, культурные и нравственные традиции. Многие промышленные династии дали России выдающихся коммерсантов, организаторов производства, талантливых экономистов, политиков, ученых, меценатов, деятелей культуры, журналистов.

По мнению их современников, «успешным» предпринимателям присущи решительность, упорство, безошибочная интуиция, энергичность, склонность к оправданному риску, изобретательность, природная смекалка. Лучшие из них получили хорошее образование, интересовались наукой и достижениями промышленности, были людьми творческими. Среди таких имен есть имя и Саввы Тимофеевича Морозова - известного российского предпринимателя и мецената.

Семейное дело

«А у меня нет биографии, - сказал он, однажды. - Я ведь не человек, я - фирма. Меня надо преподавать в университете по кафедре политической экономии... Да вы не смейтесь, я серьезно... Дед сеял, а отец мой, Тимофей Саввич, жатву собирал».

Дед С.Т. Морозова - «Савва сын Васильев» - родился крепостным. Уже в конце XVIII века этот предприимчивый крестьянин открыл первую мастерскую в селе Зуеве, Богородского уезда (Владимирская губерния), выпускавшую шелковые кружева и ленты. Работал сам на единственном станке и сам же пешком ходил в Москву продавать товар. Позднее стал производить суконные и хлопчатобумажные изделия. Последствия войны 1812 года и разорения Москвы способствовали расширению морозовского дела. Увеличивались и доходы. В 1820 году С.В. Морозов за огромные по тем временам деньги (17 тыс. рублей) получил «вольную» от дворян Рюминых и был зачислен в купцы первой гильдии. В 1842 году Морозовы получили потомственное почетное гражданство. В то время родоначальник клана уже владел домом в Москве стоимостью в 12 тысяч рублей серебром.

Крупнейшей и «коренной» морозовской фирмой была Никольская мануфактура в Покровском уезде (Владимирская губерния). Делами здесь до середины 40-х годов XIX в. заправлял сам «Савва Первый», а затем его младший сын Тимофей, при котором фабрика была целиком переоснащена оборудованием, ввезенным из Англии. В предпринимательской среде Тимофей Саввич пользовался авторитетом, о чем говорит избрание его гласным Московской городской думы, а в 1868 г. и председателем Московского биржевого комитета; Тимофей Морозов входил в кружок крупных предпринимателей, считалось, что он пользуется расположением всесильного министра финансов М.Х. Рейтерна.

С установлением железнодорожного сообщения с окраинами империи Морозовы открыли торговые конторы, магазины розничной и оптовой торговли во всех крупных городах России, а также в Иране, Монголии и Китае. Ассортимент, дешевизна и добротность тканей обеспечивала на них постоянный спрос самых разнообразных слоев населения: дорогие бархаты и вельвет, дешевые нарядные ситцы с одинаковым успехом раскупались в Москве, Петербурге, Ташкенте, Омске, Иркутске, Харькове, Одессе, Варшаве, Харбине, Тяньцзине и других городах. Высочайшее качество тканей – молескина и карузета, трико и камлота, ситца и сарпинки, а также многих других сортов – создало со временем такой обширный и постоянный круг покупателей, что даже годы кризисов отражались на Морозовских предприятиях лишь в слабой степени. Желая защитить себя от импортного сырья, предприимчивые фабриканты позаботились о создании своей собственной хлопковой базы, скупив в средней Азии земельные участки, заведя там хлопковые плантации и наладив переработку хлопчатника.

Хотя Т.С. Морозов не получил систематического образования (учился дома), он был человек грамотный и прекрасно понимал значение образования, часто жертвовал довольно крупные, суммы на Московский университет и другие учебные заведения. Умер он в октябре 1889 года, отказав по завещанию несколько сотен тысяч рублей на благотворительные цели, в том числе 100 тысяч рублей для призрения душевнобольных в Москве.

Никольская мануфактура с 1873 года действовала как паевое предприятие (основной капитал 5 млн. рублей), но вплоть до ее национализации в 1918 году оставалась в руках морозовской семьи. Высшим органом предприятия считалось собрание пайщиков, где решения принимались большинством голосов, при этом хозяин, а затем его жена - Мария Федоровна, владея более чем 90% паев, сохраняли полный контроль над ходом дел. Но рамки приличия соблюдались: во главе мануфактуры стояло правление (в него входило 7 директоров), избираемое общим собранием пайщиков. Из числа директоров выбирался в свою очередь директор-распорядитель. Каждый акционер имел право присутствовать на собраниях, однако решения по делам фирмы могли принимать лишь те, кто владел не менее 10 паями (10 паев давали 1 голос, 25 – 2 голоса,. 70 паев –3, 75 – 4, 100 паев – 5 голосов).

В 1848 году Тимофей Саввич женился на Марии Федоровне Симоновой, дочери богатого московского купца, фабриканта Ф.И. Симонова, происходившего из казанских татар, принявших православие (отсюда и «отпечаток Азии» на облике представителей этой ветви морозовского рода). У Тимофея Саввича было четыре дочери и четверо сыновей. Савва, родившийся 3 февраля 1862 года, и стал наиболее известным редставителем клана Морозовых.

Морозовы жили в своем особняке в Большом Трехсвятительском переулке, перекупленном у известного откупщика В.А. Кокорева. Здесь прошли детские и юношеские годы Саввы. Двухэтажный дом с мезонином, окруженный обширным садом с беседками и цветниками, насчитывал 20 комнат; были здесь своя молельная и зимняя оранжерея.

Детство и студенчество Саввы

Как и многие другие семьи текстильных фабрикантов, Морозовы были старообрядцами. В таких семьях по традиции критически относились к существовавшим порядкам. У старообрядцев детей воспитывали по древнему уставу благочиния - в строгости, беспрекословном послушании, в духе религиозного аскетизма. Однако и новое неумолимо вторгалось в жизнь. В морозовской семье уже были гувернантки и гувернеры, детей обучали светским манерам, музыке, иностранным языкам. Вместе с тем применялись веками испытанные «формы воспитания» и, как вспоминал Савва, «за плохие успехи в английском языке драли». В 14 лет старшего сына определяют в 4-ю гимназию. Имена Саввы и его младшего брата Сергея Морозовых значатся среди выпускников 1881 года. Одновременно с ними некоторое время здесь учился К.С. Станиславский, который курса не окончил, но оставил описание строгих порядков в этой гимназии.

В 1881 году Савва поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В студенческие годы его интересы не ограничиваются естественными науками; он увлеченно изучал политэкономию и философию. В 1885 году Савва был выпущен из университета со званием «действительного студента», которое присваивалось тем, кто окончил курс, сдал все экзамены, но не защитил диплома, не собираясь делать служебную карьеру; в таком случае имели значение сами знания, а неформальные данные.

Женитьба

Студентом Московского университета Савва влюбился в жену своего двоюродного племянника С.В. Морозова - Зинаиду Григорьевну. В России развод не одобрялся ни светской, ни церковной властью, и потому бракоразводный процесс был скандалом, как и женитьба на разведенной. Отец невесты якобы даже заявил, что ему было бы легче видеть дочь в гробу, «чем такой позор терпеть». Почти вся родня жениха тоже была настроена против родственницы. Племянник, Сергей Морозов, был человеком непутевым, заядлым охотником и игроком, и Мария Федоровна жалости к нему не испытывала. Но старообрядцы свято чтили свои законы. Морозовы не курили, не сквернословили, держали слово, ни на кого не повышали голоса, работали сутра до ночи и не женились на разведенках. Не сразу родители смирились с браком старшего сына, и поэтому после окончания университета Савва уехал в Англию.

Он изучает химию в Кембридже, собирается защищать диссертацию. Одновременно знакомится с организацией текстильного дела на английских фабриках. Болезнь жены и необходимость возглавить семейное дело заставили вернуться его в Россию. С.Т. Морозов становится руководителем Никольской мануфактуры, правда лишь номинально: большинство паев, а следовательно, и голосов на собраниях совладельцев принадлежало отцу и матери; после смерти Т.С. Морозова главным и основным пайщиком товарищества осталась его вдова. Таким образом, в своей деятельности Савва Тимофеевич всецело зависел от воли матери, которая оставалась и формально директором-распорядителем, то есть совмещала должности председателя правления и директора. Ее старший сын, по сути дела, стал совладельцем-управляющим, но не полноценным хозяином. Максимального количества паев, принадлежащих Савве Тимофеевичу, не превышало 985 (его мать представила собранию пайщиков в марте 1890 г. - 3165, в марте 1904 г. - 3580 дивидендных бумаг фирмы).

В обществе циркулировали слухи о баснословных доходах «Саввы Второго», однако размеры их никогда не документировались. Поступления С.Т. Морозова состояли из директорского жалованья (10-12 тысяч рублей), наградных (отчисления из чистой прибыли) и дивиденда (процент дохода с каждого пая).

За 10 лет, с 1895 по 1904 г., он получил 112 тысяч рублей. в качестве директорского содержания, примерно 1 млн. рублей наградных и не менее 1,3 млн. рублей дивиденда, всего около 2,5 млн. рублей. Учитывая, что ему принадлежала еще и городская недвижимость, сдававшаяся в аренду, и земельные владения вне черты города (имения), что он занимал должности в других фирмах (много лет был директором высокодоходного Трехгорного пивоваренного товарищества в Москве), не будет преувеличением определить его личные доходы в тот период в среднем в размере 250 тысяч рублей в год. В условиях тогдашней России это было очень много.

Он был лишен амбиций, которые заставляли многих предпринимателей вкладывать большие средства в произведения искусства и козырять перед другими своими собраниями. К числу коллекционеров он не принадлежал и, хотя приобретал значительные живописные работы, сколько-нибудь заметной коллекции не составил. Его непритязательность в быту отмечалась многими. За этим, насколько можно судить, стояла не жадность русского Гобсека, его увлекали другие цели и интересы. Большие материальные возможности не сделали его счастливым человеком. «Легко в России богатеть, а жить трудно», - с горечью заметил он однажды.

Однако Зинаида Григорьевна придерживалась противоположных взглядов, и Савва часто потворствовал ей. Умная, но чрезвычайно претенциозная женщина старалась удовлетворить свое честолюбие путем, наиболее понятным купеческому миру: немыслимые туалеты, модные и самые дорогие курорты, собственный выезд, ложа в театре... Построенное в центре Москвы необыкновенное морозовское «палаццо», вероятно, отразило ее устремления.

По возвращении из Англии Морозов приобрел довольно скромный дом на Большой Никитской (ул. Герцена), однако такой уклад жизни вряд ли мог устроить его супругу. В начале 90-х годов XIX века он покупает на тихой аристократической Спиридоновке (ул. Ал. Толстого) барский особняк с садом. Купчая была оформлена на имя жены. В 1893 году ветхий дом был сломан, и на его месте началось строительство. Это была первая крупная самостоятельная работа молодого архитектора Ф.О. Шехтеля, только начинавшего входить в моду. Постройка была завершена в 1896 году. Особняк необычного стиля сразу же стал одной из московских достопримечательностей. Таких вычурных, бросающих вызов «родовых замков» купечество себе еще не позволяло. Хозяйка дома всячески старалась превратить морозовский особняк в светский салон: здесь устраивались вечера, балы, приемы. Зинаида Григорьевна стремилась к тому, чтобы в ее доме непременно присутствовала «аристократическая элита».

Игра в светскость продолжалась довольно долго и требовала не только усилий, но и больших расходов. Чем дальше, тем больше Морозову претили светские устремления жены. Начавшееся взаимное охлаждение со временем переходит в отчуждение. «Мадам Морозова» сверкала в обществе, на благотворительных базарах, в театрах, на вернисажах; принимала у себяро-довую знать, светскую молодежь, офицеров. У нее «запросто» бывала сестра царицы, жена московского генерал-губернатора великая княгиня Елизавета Федоровна.

Как представитель одной из крупнейших отечественных фирм С.Т. Морозов пользовался влиянием в предпринимательских кругах, ряд лет возглавлял Ярмарочный комитет на крупнейшем российском «торжище» - в Новгороде. Именно его в 1896 году выдвинуло купечество для приветствия и поднесения хлеба-соли на Всероссийской промышленной выставке государю-императору. Получал он и знаки «монаршей милости»: ему было присвоено звание мануфактур-советника, он состоял членом «высочайше утверждаемого» Московского отделения Совета торговли и мануфактур. Тогда в разговоре с Амфитеатровым Морозов высказал мнение о своем сословии, в одном он был точно убежден: торговопромышленное сословие на Руси сильно не только мошной своей, но и сметкой. Не только капиталами, но и умами.... Одна беда – культуры мало! Не выработало еще наше сословие сознания собственного достоинства, сословной солидарности...

Брался Морозов и за новые дела: основал, например, крупное химическое акционерное общество «С.Т. Морозов, Крель и Оттман», зарегистрированное в Германии, но владевшее предприятием в России и специализировавшееся на производстве красителей. «Я ведь специалист по краскам», - говорил он.

Общение с либералами

В начале ХХ века Морозов приобрел известность и в среде лидеров либерального движения, а в его особняке происходили полулегальные заседания земцев - конституционалистов. Однако особых симпатий к этим деятелям он, насколько известно, не питал. Его интересовали другие люди.

Конечно, Морозов не был революционером.

Однако он ощущал потребность в изменении общественных порядков и помогал революционному движению деньгами. Председатель Совета министров С.Ю. Витте однажды с негодованием заметил, что такие, как Морозов, «питали революцию своими миллионами». Задолго до революции Морозов почувствовал ее приближение. Он говорил: «Наверное, будет так: когда у нас вспыхнет революция, она застанет всех нас врасплох и примет характер анархии. А буржуазия не найдет в себе сил сопротивляться и ее сметут, как сор». «Вы считаете революцию неизбежной?» - спросил у него Горький. «Конечно, - последовал ответ. - Только этим путем и достижима европеизация России, пробуждение ее сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это нас сделает другими людьми». Он отдавал себе отчет в том, что революция могла смести ему подобных, но не был равнодушен к судьбе страны. Большевикам Морозов помогал вполне осознанно и деньгами и даже личным участием. Он полагал, что это течение в русском освободительном движении сыграет «огромную роль».

Морозов понимал, что «если Россия пойдет вслед за Европой даже церемониальным маршем во главе с парламентом – все равно нам ее не догнать». Но он думал, что мы можем ее догнать, сделав революционный прыжок. В словах Саввы Морозова неприкрыто ничем взвизгивала жгучая боль предчувствия неизбежной катастрофы. Он видел Россию как огромное скопление потенциальной энергии, которую пора превратить в кинетическую. Он говорил: «Пора! Мы талантливы. Мне кажется, что наша энергия могла бы оживить Европу, излечить ее от усталости и дряхлости. Поэтому я и говорю: во что бы то ни стало нам нужна революция, способная поднять на ноги всю массу народа».

Существует иная точка зрения на то, почему Савва Морозов активно помогал революционному движению в России. Это было связано с актрисой Марией Федоровной Андреевой, к которой он испытывал сильное чувство.

...Имение Станиславского под подмосковным Пушкином, репетиции, первые спектакли, поездки к Чехову в Ялту, успех – и разговоры о том, что театр находится под угрозой: он не приносит дохода, а родственники Алексеева отказались вложить деньги.

Тогда в ее жизни появился Савва Тимофеевич Морозов. Миллионер был сдержан, немногословен, не любил, когда на него обращали внимание, но деньги дал он, а не кичившиеся своей благотворительностью купцы. Тогда мрачноватый и неразговорчивый Морозов сильно ее забавлял; то, что смеяться над ним нельзя, она поняла позднее.

Она знала, что московский миллионер влюбился в нее сразу и на всю жизнь, и ей это льстило. А он быстро понял, какую муку может принести любовь к красивой, умной и абсолютно недоступной женщине.

Сначала Мария Федоровна подружилась с марксистом-репетитором своего сына, затем с его друзьями-студентами, они изучали «Капитал», потом ее попросили собрать для партии немного денег, и дело пошло так хорошо, что хватило на издание «Искры». Потом студентов сослали. Мария Федоровна, играя в этот день Ирину, так рыдала, что встревоженный Морозов помчался на Петровку, в магазин Пихлау и Бранта, купил целую партию меховых курток – их хватило на всех арестованных студентов Московского университета, а потом внес министру внутренних дел десять тысяч рублей залога. Морозов давал деньги, которые шли и на поддельные паспорта, и на оружие, и на «Искру», а в ней печатали репортажи из Орехово-Зуева, где рассказывалось, как голодают его собственные рабочие. О том, что правды здесь мало, Мария Федоровна не думала – на фабрике она не появилась ни разу. А потом она полюбила – сразу и навсегда. Перед одним из спектаклей в ее гримуборную привели Максима Горького. Он был гением (Мария Федоровна поверила в это, как в «Капитал»), настоящим человеком, победившим и несправедливость, и нужду, в нем воплотилось, все чему она хотела служить. Через год она ушла от мужа, так и не получив развод. Светские приятели сделали вид, что ее не существует, ее перестали приглашать друзья мужа, и лишь Савва Морозов по-прежнему оставался ее рыцарем – он жалел только о том, что ему, постороннему человеку, невозможно за нее заступиться... Это было и трогательно, и смешно, и она с удовольствием пересказывала его слова Горькому.

Савва Морозов любил Андрееву больше жизни, она была его мечтой и проклятием. Ради нее он сломал свою судьбу, но об этом Мария Федоровна давнымдавно забыла...

Театр

Савва Морозов оказал неоценимую поддержку Московскому художественному театру в самый тяжелый период его становления и развития. Для создания нового театра, цели и задачи которого значительно отличались от существовавших в то время, требовались крупные средства, которых у инициаторов не было. Начался поиск меценатов. Городская дума на просьбу о субсидии не откликнулась. Немирович-Данченко, который вел административно-финансовую часть нового театра, решил обратиться за помощью к предпринимателям, состоявшим директорами-попечителями Филармонического общества. В их числе были крупные капиталисты: директор Егорьевской бумагопрядильной фабрики, Норской мануфактуры и Северного страхового общества Д.Р. Востряков, владелец фабрики металлических пуговиц и фирмы по изготовлению музыкальных инструментов К.А. Гутхейль, московский миллионер-виноторговец К.К. Ушков и другие.

Сравнительно небольшие денежные взносы позволяли этим дельцам на концертах «занимать места в первых рядах» и «перед всей Москвой щеголять своим меценатством». Ушков обещал 4 тысячи, остальные - и того меньше; требовалась более солидная поддержка, ведь театр мыслился как «общедоступный», с очень умеренными ценами на билеты. Лишь, когда Станиславский и Немирович-Данченко обратились к Морозову, он сразу же внес 10 тыс. рублей, поставив лишь одно условие: театр не должен иметь никакого «высочайшего покровительства».

Театр он любил страстно, постоянно посещал спектакли в Москве, Петербурге Нижнем Новгороде, куда летом, на время ярмарки, съезжались театральные труппы со всей России. Савва Тимофеевич оказывал и раньше поддержку театральным начинаниям. Еще в начале 90-х годов XIX в. он предоставил средства Московскому частному театру. Актер В.П. Далматов вспоминал, что в тот раз, передавая деньги, Морозов настоятельно просил сохранить это в тайне: «Понимаете, коммерция руководствуется собственным катехизисом. И потому я буду просить Вас и Ваших товарищей ничего обо мне не говорить».

В марте 1898 года возникает «Товарищество для учреждения в Москве «Общедоступного театра», в состав которого вошли Савва Тимофеевич и Сергей Тимофеевич Морозовы. После первых спектаклей, из которых лишь «Царь Федор Иоаннович» имел сдержанный успех, выяснилось, что денег катастрофически не хватает, дефицит составил 46 тыс. рублей. На помощь опять пришел С.Т.Морозов, преданный и бескорыстный друг театра.

В феврале 1900 года Станиславский писал Немировичу-Данченко: «Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни... такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности». И подчеркивал далее, что в порядочность Морозова, в отличие от других меценатов, «слепо верит». Кем же он был? Человеком, потерявшем свои социальные ориентиры – или увидевшим то, что другим было не дано увидеть? Очевидно, и то и другое. Вступая в безысходный разлад с окружением, он пытался найти себе моральную опору в иной среде, но тоже без успеха. По словам Горького, «он упорно искал людей, которые стремились так или иначе осмыслить жизнь, но, встречаясь и беседуя с ними, Савва не находил слов, чтобы понятно рассказать себя, и люди уходили от него, унося впечатление темной спутанности». Пожалуй, только Горький, которого Морозов любил, отвечал ему взаимной симпатией и называл своим близким другом. Именно ему Морозов признался: «Одинок я очень. Нет у меня никого». Отношения же с А.П. Чеховым не сложились. Писатель много раз встречался с ним, бывал в гостях в Покровском, в доме на Спиридоновке, ездил с ним летом 1902 года в пермское имение Морозовых Всеволодо-Вильву, где Савва построил школу имени Чехова. Однако душевной близости между ними не возникло, наоборот, однажды писатель язвительно заметил: «Дай им волю, они купят всю интеллигенцию поштучно».

В разговоре с Горьким Морозов однажды сказал, что есть люди, «очень заинтересованные в том, чтоб я ушел или издох». Такая резкая оценка не была лишена оснований. Чем больше он отрывался от своего круга, чем дальше отходил от обычных купеческих «чудачеств», чем сильнее связывал себя с людьми и делами, враждебными существовавшим порядкам, тем ощутимее было недоброжелательное отношение к нему и со стороны властей, и со стороны родственников.

В феврале 1905 года забастовочная волна докатилась и до Никольской мануфактуры. За 20 лет после «Морозовской стачки» 1885 года, когда к управлению пришел Савва Тимофеевич Морозов, положение рабочих изменилось: были отменены штрафы, повышены расценки, построены новые спальни для рабочих, учреждены стипендии для учащихся и т. д. Однако коренного улучшения условий труда и быта произойти не могло, потому что любые нововведения, финансовые расходы надо было утверждать на правлении, где требовалось большинство голосов. У многих рабочих Савва Морозов, в отличие от своего отца и матери, пользовался доверием. Забастовав, рабочие потребовали 8-часового рабочего дня и повышения зарплаты, но он им отказал, так как не мог принимать подобные решения: реальным хозяином предприятия была М.Ф. Морозова, а она категорически воспротивилась желанию сына пойти навстречу рабочим. Савва потребовал, чтобы мать полностью передала распоряжение делами на фабриках, но сам был устранен от управления. При этом мать пригрозила ему учреждением опеки. Она ему заявила: «Сам не уйдешь – заставим. Под опеку возьмем как недееспособного. Доктора да адвокаты помогут нам.... Уходи подобрупоздорову, не срами перед всей Россией!».

Положение усугублялось личным одиночеством, отсутствием взаимопонимания с женой. Морозов начинает избегать людей, много времени проводит в полном уединении, не желая никого видеть. Изоляции способствовала и Зинаида Григорьевна, бдительно следившая за тем, чтобы к нему никто не приходил, и изымавшая поступавшую на его имя корреспонденцию. Пополз слух о сумасшествии. Такая версия всем «заинтересованным лицам», включая родственников, была удобна, позволяла объяснить неожиданный отход его от общественной деятельности. Сохранилось коротенькое деловое письмо Морозова, датируемое 26 марта, то есть периодом полного уединения, и адресованное в Петербург инженеру А.Н. Тихонову, работавшему у него: «Я решил прекратить разведки (речь идет о геологических изысканиях на Урале) в виду соображений, которые сообщу Вам впоследствии. Когда будете проезжать Москву, заезжайте ко мне. Мне хотелось бы пристроить Вас куда-нибудь на место». Это письмо написано вполне здравомыслящим человеком, ощущающим нравственную ответственность за судьбу тех, кто был с ним связан.

Изоляция от общества

По настоянию жены и матери был созван консилиум, констатировавший 15 апреля 1905 года, что у мануфактур-советника Морозова наблюдалось «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее». Рекомендовалось направить его для лечения за границу. Через несколько дней, в сопровождении жены и врача Селивановского Савва Тимофеевич выехал сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канн. Здесь, на берегу Средиземного моря, в номере «Ройяль-отеля», 13 мая 1905 года он застрелился.

Многие обстоятельства этого шага до сих пор не ясны. Власти утверждали, что виновниками его гибели были большевики, которых поддерживал Морозов и которые начали его шантажировать. Подобное объяснение получило распространение и попало в мемуары Витте. По его словам, «чтобы не делать скандала, полицейская власть предложила ему выехать за границу. Там он окончательно попал в сети революционеров и кончил самоубийством». Внук Саввы Тимофеевича, основательно изучивший многие перипетии судьбы деда, задает в своей книге вопрос: зачем вообще революционерам надо было угрожать Морозову?

В подтверждение официальной версии никогда не было приведено никаких доказательств. Истинные причины трагического решения еще сравнительного молодого человека, отца четверых детей, были иными, лежали значительно глубже, и их верно уловили хорошо знавшие Морозова люди. «Когда я почитал телеграмму о его смерти,- писал Горький,- и пережил час острой боли, я невольно подумал, что из угла, в который условия затискали этого человека, был только один выход - в смерть. Он шел путем, опасным для людей его семьи и круга». В. И. Немирович-Данченко заметил: «Купец не смеет увлекаться. Он должен быть верен своей стихии выдержки и расчета. Измена неминуемо поведет к трагическому конфликту».

Существует еще одна версия смерти Саввы Тимофеевича Морозова. Жена уверяла, что в тот момент, когда она обнаружила мужа мертвым, окно было открыто, и она заметила человека, бегущего от отеля. Да и почерк на предсмертной записке показался ей немного необычным. Но истинную причину смерти мануфактур-советника Морозова мы никогда не узнаем.

На Рогожском кладбище 29 мая, куда с вокзала в Покровский храм было перенесено тело почившего, состоялось заупокойное богослужение, были организованы пышные похороны, а затем - поминальный обед на 900 персон.

Незадолго до смерти Морозов застраховал свою жизнь на 100 тыс. рублей. Страховой полис «на предъявителя» вручил своему другу, актрисе Андреевой. Этот факт говорит о том, что его уход из жизни был продуманным шагом. Сохранилась предсмертная записка, пересланная из Франции по каналам Министерства иностранных дел московскому губернатору. На клочке простой бумаги всего несколько слов: «В моей смерти прошу никого не винить».

Савва Морозов оставил духовное завещание, утвержденное к исполнению Московским окружным судом 21 июля 1905 года. Основную часть наследства получила вдова. К ней перешли и недвижимость и ценные бумаги, однако основную часть дивидендных бумаг Никольской мануфактуры она продала, и к 1914 году в ее распоряжении остается лишь 120 паев фирмы.

Прожив недолгую жизнь, Морозов оставил о себе память как щедрый филантроп, Он помогал и отдельным лицам, и различным учреждениям, организациям, финансировал Художественный театр. Пожертвования иногда были весьма значительными: несколько десятков тысяч рублей - на строительство родильного приюта при Староекатерининской больнице, 10 тысяч рублей - «на дело призрения душевнобольных в Москве».

Таким был Савва Морозов, российский предприниматель.

Список литературы

Журнал RU-XXIМенеджер 2008